Сверкающая капля пробежала по стеклу, как последняя слеза Зимы. Звонко ударилась о карниз и рассыпалась на мелкие брызги. Маревом над влажной землёй струится тепло, но оставшийся снег не торопится уйти в землю. 

Дети в резиновых сапожках с визгом бегают по воде. Солнечные зайцы, неожиданно получив свободу, сотнями выскакивают из зеркальных луж и радостно носятся по фасадам домов. Неумытой чумазой девчонкой Весна несмело ступает по городу, словно раздумывает, стоит ли идти дальше. Капризная, однако, девица.

Потребность любить доводит до отчаяния и безумных поступков, до случайных связей и слепого поклонения. Попав однажды в твою душу, эта искра уже не даст тебе покоя. Будет ровно гореть, тихо согревая всю жизнь. Вспыхивать жарким пламенем, доводя до исступления. Или тлеть чёрным угольком, выжигая нутро. Как бы там ни было, суть не в том, как она себя проявляет, а в том, что она в тебе есть, ты её чувствуешь. Ты живёшь.

Того редкого оттенка, когда предзакатное солнце, ещё не став огненно-красным, бросает на землю жёлто-оранжевый взгляд. В этом свете каждый немного красивей, будто светится изнутри. Он всегда такой. Открытое лицо с широкими скулами. Притягательная улыбка. Взгляд спокойный, игривый, иногда колючий, но добрый. Он как большое тёплое солнце, красивый и сильный. Он золотистого цвета.

     К чему дана способность мечтать, если грёзы испаряются подобно эфиру, оставляя лёгкий дурман и разочарование. Придумать себе прошлое. Заодно настоящее и будущее. Придумать жизнь. Почему бы и нет… Придуманный мир чуть ярче, в нём я чуть нужнее, там я себе интересней.

Умирать было страшно. Не из скорби по собственному телесному существованию. Смерть страшна как процесс. Умирать всегда страшно. И наверняка больно. Даже если уходящий выглядит спокойным и вроде бы не испытывает мучений. «Ушёл тихо, говорят,- будто уснул». Так мнится тем, кто находится рядом, но как знать, что ощущает сам человек? Возможно, в какой-то момент тело перестаёт чувствовать, и все мы уходим легко. А быть может смерти, как бы она ни выглядела со стороны, всегда сопутствуют невыносимые ужас и боль.

Навалилась тишина. Глухая. Оглушающая. И тьма. Беспросветная. Холодная. Тут же появляется этот запах. Невыносимый. Отвратительный. Невыразимое желание вырваться, избавиться, искупить. Неожиданно тихий звон, то ли колокольчик, то ли лязг цепей. Какое-то движение  в темноте, холод пронзил. Это они. Пришли терзать. Рвут мёртвую плоть, пытаются достать меня из неё. Силюсь удержаться за то, что так долго было родным. Сопротивляться невозможно. Наверное, я кричу.

Беспамятство. Тишина. Пространство вокруг сгущается, становится плотным, тяжёлым. Сковывает, не даёт двигаться, сдавливает всё сильней. Тепло и тесно.

В этом теле я задолго до его рождения. Я свидетель его появления на свет, роста, взросления. Знаю всё о его болезнях, страхах, мечтах. Я с ним в период увядания, и ещё буду с ним, когда оно умрёт. И даже чуть после. В тишине. Во тьме. Будет страшно. И наверняка больно.

В моём доме темно, пусто и холодно. Тусклый серый свет сквозь чёрный тюль ресниц. Меж оконных рам засохшие бабочки, как умершие мечты. Зеркало за ночь покрылось сеткой трещин. Вдоль стен медленно скользят чёрные тени. 

А в моём саду тьма непроглядная, лишь кроваво-алые розы греховных желаний светятся во мраке. По земле стелется, клубится туман, льнёт к ногам, словно серая кошка. Тяжело дышать, в голове звон, переходящий в лязг. Уснуть бы. 

Тебя ничто не согреет, ветер никогда не коснётся твоей кожи, ничего не сможешь повторить. Будто космос вокруг. Пустота и одиночество. Холодный космос, бесприютный и чёрный. Никто никого не любит, никто никому не нужен. Нет успокоения, словно грызёт что-то. Безысходность.

Ночь. Лёжа в тёмной комнате, глядя в бездонно-чёрный потолок, слушаю мерный ход часов. Тик-так, тик-так… Терпеть не могу тиканье часов ночью, мешает уснуть. Мне нужна полная тишина. Тиш-ш-шь… Тик-так… Глаза открыты, полусонное сознание, следуя за звуком, сливается с ним, он становится неторопливым, тягуче-медленным. Тик-та-ак, тик-та-ак, тик. Продолжения не последовало.

Очень похоже, что жизнь это вечный беспорядок, который постоянно пытаешься прибрать. Но усилия тщетны. Это как складывать пирамидку вверх ногами, всё равно развалится.
А может наоборот, сама по себе жизнь — идеальная, безукоризненная система, но человек своими действиями постоянно вносит в неё хаос. Жалуется на неустроенность. Пробует что-то сделать, думая, что прибирает, оглядывается, а там развал полный.

 Всеобщая праздничная истерия, это такое давление — быть в окружении стереотипов. Стандартная семья сидит за стандартным столом, хозяйка накрывает еду, которую два дня готовила. Бой курантов, в телевизоре всё те же ро..., то есть лица. За столом те же разговоры, те же люди. Только старше с каждым годом, старее. Кто-то уходит совсем. Непривычно и странно было видеть бабушкин стул пустым, в тот год, когда она ушла. Следующий праздник уже и без деда был. С тех пор уж несколько лет прошло, но как-то грустно, безрадостно. Новый год хорош только в детстве, сейчас он мне совсем не нужен.